— Чего настреляли? — окликнули их с ехавшей за нами телеги.
— Синьков дюжину и сугробников трех. — Один из охотников похлопал по расстеленным позади шкурам с серовато-стальным мехом.
— Сугробников? Где нашли? — заинтересовался шкурами дородный купец.
— В берлоге тепленькими взяли.
— Сколько за шкуры хотите?
— По полторы сотни за каждую.
— Сколько?! — Одним словом купец прекрасно смог выразить свое недоумение изрядно завышенной ценой.
— Шкуры не порченые, в глаз били, — невозмутимо объяснил намотавший на руку вожжи охотник.
Купец, крякнув, спрыгнул в дорожную грязь, подошел к бричке и начал мять в руках шкуры. Мягкий и несвалявшийся по летнему времени мех серебром заструился в солнечных лучах. Это за выделку зимней шкуры мало какой умелец возьмется, а летом у сугробников мех шикарный. Только не найти их летом, лишь одиночки и остаются летовать. Стаи на север уходят.
— Какие-то шкуры у вас потертые, — вслух засомневался купец. — Больше девяноста не дам.
— Эта, может, и потертая, — не стал спорить охотник. — Самка потому что. Остальные нормальные. Если все возьмете — тридцатку скину.
— Ха! Три шкуры — это уже опт. Триста сорок пять за все.
— Не смешите мою лошадь! — возмутился показывавший купцу шкуры охотник и сдвинул панаму на затылок. — Скупщик в Форте без разговоров четыре сотни отвалит.
— До Форта еще ехать и ехать. А мои денежки — вот они.
— Бать, а бать, — почесал короткостриженый затылок Серега. — Приценись к синькам.
— Зачем еще?
— В том месяце Лигу на Базу пустили. Им продадим, бабы ж цены деньгам не знают.
— Нужны они им, — засомневался Михаил Григорьевич. — Да и стухнут…
— Не стухнут — зажарим и съедим, — загорелся Серега. — А бабам перья впарим. Мне Борька Ефимов — это тот, который с братками тусуется, — рассказывал, что на оперенье стрел лучше всего перья синьков подходят. О! Сестры не возьмут, через Борьку браткам сдадим.
— Я тебе сколько раз говорил: держись от этого поганца подальше! — не на шутку разозлился на сына Михаил Григорьевич. — Заметут его, и всех дружков в лагерь за собой потянет.
— Да ладно, бать, не маленький. Смотри — Прохор шкуры сторговал уже. Иди быстрее.
— Вот привязался, почище репейника, — вздохнул возница. — Сам сходи, раз не маленький.
— Ну, бать… ты ж торгуешься лучше.
— Черт с тобой. Схожу, — махнул рукой Михаил Григорьевич, спрыгнул с телеги и зашагал по грязи к бричке.
Хм… Не думаю, что синьков удастся задешево сторговать. Не тот товар. В этих птицах, размером чуть меньше глухаря, и ценились-то прежде всего именно перья, которые при снаряжении стрел использовали только после наложения специальных чар. И эти чары со временем нисколько не слабели.
— Ну что? — спросил Серега у возвратившегося с пустыми руками отца. — Цену заломили?
— Гимназистам на заказ стреляли, — пробурчал Михаил Григорьевич и хмуро осмотрел заляпанные грязью сапоги. — Те уже сами их браткам продадут и без нас обойдутся.
Серега счел за благо промолчать.
— У вас в селе братьев много? — Обоз вновь начал движение, и я ухватился за доски борта.
— В селе нету. И на Базе в начале года вербовочный пункт закрыли. А то наплетут молодым дурням сказок, а те и рады вербоваться. — Михаил Григорьевич передал вожжи сыну. — И не смей больше с Ефимовым якшаться! Возьмут особисты на карандаш — наплачешься.
— Наплетут сказок, — передразнил отца Серега. — Нешто лучше в нашей дыре всю жизнь зад морозить?
— Ох, как мы заговорили! Ну иди в Братство запишись, коль зад морозить не хочешь. У них там прям Африка!
— Не-э-э. Я в Северореченск двинуть думаю.
— И за что Господь наказал меня сыном-идиотом? За какие грехи такие смертные? — закатил глаза Михаил Григорьевич. — Медом тебе там намазано?
— Медом! Сам же видел — там уже больше месяца тепло стоит. И в сентябре не каждый год снег выпадает, — запальчиво привел, видимо, давно обдумываемые аргументы Серега. — А у нас что? Снег только две недели как сошел.
— Эх, дитятко ты неразумное, — постучал себя по лбу согнутым указательным пальцем его отец. — Сам посуди: как ни крути, семь-восемь месяцев в году там снег лежит. И сеном они запасаются на эти самые восемь месяцев. Потому как снежные ягоды, серый мох и русальи водоросли у них не больно-то и растут. Вот и пускают они осенью почти всю скотину под нож. Тебя ж солониной и мороженой ягодой всю зиму покорми — на стену полезешь.
— Мясо они морозят, — не очень уверенно возразил Сергей. — И урожая куда больше нашего собирают.
— Урожай — это дело. Дома кто-то мешает хозяйством заниматься? Не вижу у тебя желания на земле работать. А то смотри — в следующий раз Юрку с собой возьму, а ты картошку окучивай, коров паси. Не хочешь? То-то же. И сам подумай, кем ты в Северореченске будешь? Ни земли, ни денег, ни дела. Теплые места давно заняты. Так и пробегаешь всю жизнь в служках.
Не решившись больше спорить с отцом, Сергей промолчал, а Михаил Григорьевич не стал продавливать свою точку зрения.
По обеим сторонам дороги вскоре потянулись засаженные какой-то травкой поля. Овес, что ли? Не знаю, агроном из меня тот еще. Оглянувшись на замершую у борта телега вампиршу, я устроился поудобней и постарался задремать. Сон не шел. Плохо, сейчас бы самое время задрыхнуть, но не могу расслабиться, и все тут. Мысли всякие дурацкие в голове крутятся. Ножи-амулеты-пистолеты. Стужа — Хранитель — порталы между мирами — собственное будущее. Фигня, в общем, полная.